1Dokumentalist-iz-Donbassa-o-voyne-pravde-i-rabote-pod-pulyami-e1531129730826.jpg

Режиссёр-документалист, коренной дончанин, военкор одного из донецких информагентств Максим Фадеев снимает кино о Донбассе с начала 2014 года. Среди его лент — «Славянск. Хроника войны», «Сепаратисты», «Терминал», «На войне как на войне», «Дорогами войны», «Привет из Горловки», «Непокорённый». Последняя большая картина — двухчасовой «Его батальон», снятый год назад, — была посвящена Мотороле и «Спарте».

Фильмы Фадеева правильнее называть документальной хроникой. В них нет сюжета, осмысления событий или оценки — просто фиксирование происходящего. Режиссёр рассказал в интервью RT, как снимал бои за донецкий аэропорт, чем примечательны его герои и что в его работе самое сложное.

Максим Фадеев — это псевдоним. Приходится скрывать своё настоящее имя?

Приходится. В первую очередь потому, что на той территории у меня остались родные. А создание подобных фильмов на Украине называется «террористическая деятельность». Тем более я пересекался с Гиви, Моторолой, другими бойцами и командирами. За меньшие провинности люди по девять лет получают. Одна моя знакомая работала на телевидении и брала в 2014 году интервью у ополченцев, просто задавала вопросы. На неё завели уголовное дело, сейчас она скрывается в Крыму. За последний год минимум пятеро моих знакомых, которые воюют за ДНР, но родственники которых продолжают жить на украинской территории, подверглись давлению. Угрожают здоровьем близких. Принуждают к сотрудничеству. Требуют, чтобы сдавали своих. Или просто деньги сбивают…

Ваш первый фильм «Славянск. Хроника войны» — единственное серьёзное документальное свидетельство начала этого конфликта. Почему решили снимать?

До войны я работал в журнале, но всегда хотел попробовать себя в документалистике. А тут эта история. Тем более необходимо было показывать, что происходит.

Вообще, когда всё началось, у меня было ощущение, что я попал в фильм «Батальоны просят огня». Семёновка — это пригород Славянска, — обычный день. И вдруг обстрел из всех видов вооружения. 82-е и 120-е мины летят. Артиллерия долбит. Снайперы стреляют. Уходит разведка, приходит разведка. Раненые мирные люди, горящие дома. Всё это обычно по телевидению не показывают. Ведь как строится репортаж? Корреспондент выходит: «Здравствуйте, я нахожусь на передовой, вот бойцы», — и описывает ситуацию. Я не стал ничего описывать, просто снимал, без всякого закадрового голоса. Подумал: «Зачем что-то объяснять?» Тем более я не умел этого делать.

Когда смотришь ваши ленты — ощущение полного медитативного эффекта. Вроде бы ничего не происходит, обычная хроника. Но не оторваться. В чём дело, как вы думаете?

Сложно сказать. Я всегда искал героев, за которыми интересно было бы наблюдать, даже если они ничего не делают. Интересно их слушать. Война в самом начале собрала много ярких личностей. В Славянске, помню, был блокпост «У Бати», и я всё время приходил туда снимать и как заворожённый слушал этого Батю. Или позже, также в Донецке, приходил в терминал к ребятам и тоже слушал. Эти люди напоминают мне героев фильма «Они сражались за Родину». О чём говорят герои Шукшина, Буркова, Никулина? Да вроде бы ни о чём, о простых вещах. Но не оторваться.

Война идёт четыре года. Как-то это влияет на бойцов?

Схлынула первая волна подъёма. Сейчас, если снимаешь людей, разговор уже другой. Бытовуха, рутина. Однажды я у одной медсестры интервью брал, и она рассказывала: в Славянске при практически полном отсутствии медперсонала и большом количестве тяжело раненных не было ни одного «гнойного» больного! Почему? Подъём энтузиазма. Даже болезни не брали. А сейчас зайди в травматологию…

С Моторолой вы хорошо были знакомы?

Да. В чём-то Арсен был моим наставником. Научил, как выживать под огнём. Объяснял, что вот, например, летят 82-е мины — это не страшно, бетонное перекрытие они не пробивают. А вот стреляют наши. А это танк — его тем более бояться не надо: если попадёт, всё равно уже не узнаешь! В первый день, когда я их снимал, Мотор вообще вышел из укрытия и под пулями ходил, фотографировал горящий дом. Не боялся. А мы боялись. Когда меня ранило (М. Фадеев во время съёмок в терминале получил осколками ранение в шею и спину. — RT), он же руководил оказанием мне первой медицинской помощи, сам вывозил на машине…

Как вы попадали на передовую в разгар боёв?

Сидишь дома в центре Донецка, в 6—7 км от аэропорта, слушаешь: ага, стреляют. И уже не можешь оставаться на месте, понимаешь: надо идти снимать! Машины у меня нет. Общественным транспортом доезжал до конечной. Дальше пешком шёл в обход всех блокпостов, иногда по несколько часов: дорогу я знал. Несколько раз таким образом приходил как раз в разгар боёв. Один раз в день штурма старого терминала. Другой — в день прорыва на новый.

На украинской стороне не приходилось бывать?

Один раз был. В Дебальцево, в феврале 2015 года, как раз накануне штурма. Тогда ещё там стояли войска ВСУ. Я снимал Горловку. Меня возил таксист-ополченец, бесстрашный парень. В дороге у нас зашёл разговор о Дебальцеве, и на свой страх и риск мы пристроились к колонне ОБСЕ и поехали туда. По дороге вспомнили, что на заднем стекле флаг ДНР, убрали срочно его. Прибыли на место. Таксист сидел всё время в машине. Я снимал, как украинские военные выдают местным жителям гуманитарку, причём по паспортам. Взял интервью у украинского офицера. Просто разговаривал с мирными людьми, задавал им вопросы. Они меня, кстати, открыто посылали, говорили: «Всё равно всё переврёте!» Ругались страшно. Кому-то я шёпотом говорил, мол, я из Донецка. Вокруг бегало с камерами много людей, поэтому на меня особо не обращали внимания. Хотя в толпе я видел людей в штатском и бронежилетах — эсбэушников. Уехать нам удалось тоже благополучно. Но это был один из самых страшных и неприятных дней за все четыре года работы. Кадры той съёмки вошли в фильм «Дорогами войны».

В какой-то мере вы оправдываете действия украинской стороны?

Учитывая то, что я видел, — нет. Ладно, с Западной Украиной давно у нас проблемы. Но как понять своих — Запорожье, Днепропетровск, Николаев?

Вы сняли 14 больших документальных фильмов. Какой из них дался сложнее всего?

Сложными были не фильмы, но отдельные эпизоды, которые трудно пересматривать во время монтажа: каждый раз плачешь. Например, когда бабушка идёт по выжженному Улегорску после четырёх дней боёв в пункт эвакуации — с сумкой, еле держась на ногах. Или в фильме «Привет из Горловки», где дети поют в бомбоубежище песню Глеба Корнилова, посвящённую этой войне, — «А России всё нет…»

Вам удалось что-то изменить своими фильмами, как вы считаете?

Вряд ли. Сначала я наивно полагал, что с их помощью можно повлиять на ситуацию. Помню, в Славянске был обстрел психиатрической больницы, эвакуировали больных. И я думал, что одного только этого репортажа может быть достаточно, чтобы остановить войну. Казалось, люди сейчас увидят, узнают, поймут!.. С другой стороны, я многого не сделал сам. Например, в Славянске, Краматорске, Николаевке погибло много мирных жителей. Там, где оказались российские журналисты, удалось зафиксировать эти потери — журналисты элементарно записывали их имена. Я этого не делал, не догадался. Украинская армия списки жертв своих обстрелов не вела. Эти люди навсегда вычеркнуты из памяти.

Над чем работаете сейчас?

За последний год снял небольшую видеозарисовку «Пулемётчик Паша». Несколько клипов для Юлии Чичериной. Сейчас набираю материал к новому фильму, идея которого — посмотреть на войну с обеих сторон.

Источник RT.

Копирование материалов с сайта разрешено с указанием ссылки на источник